Владислав Фельдблюм
Политэкономия ХХI века призвана верно отражать реальную жизнь и быть способной на научно обоснованный прогноз
(по поводу критики В.Першина)
Мой яростный критик на форуме «Альтернативы» В.Першин пишет: «Алхимия Фельдблюма в том, чтобы развить и дополнить Маркса, очень нехитра. Прочтет Маркса с Энгельсом, поверит им кое в чем, возьмет это "кое-что", смешает с тем, о чем прочтет у Самуэльсона, Минса, Маршалла и т.д., да и назовет все это "политэкономией XXI века». Попытаюсь ответить на эту критику.
Политическая экономия совсем не случайно представлена множеством различных направлений, теорий и научных школ. Ранние представления уходят еще во времена Аристотеля и Платона. Разного рода эмпирические наблюдения мы видим у авторов красочных памфлетов, очерков или басен ХVII-XVIII веков (Б.Мандевиль, Р.Кантильон, Дж.Локк, Д.Норс). Затем появляются гениальные наброски – предвестники классической политической экономии Уильяма Петти. Период формирования политической экономии как науки уже отмечен двумя альтернативами: физиократы (П.Буагильбер, Ф.Кенэ, А.Р.Ж.Тюрго) и меркантилисты (Ж.Б.Кольбер, Т.Ман, Дж.Стюарт). На смену этим направлениям пришла классическая политическая экономия (А.Смит, И.Бентам, Ж.Б.Сей, Ж.Сисмонди, Д.Рикардо, Н.У.Сениор, Дж.С. Милль). По мере её развития нюансы во взглядах снова приводят к альтернативе, на этот раз в виде марксизма (К.Маркс) и неоклассицизма (У.С.Джевонс, К.Менгер, Л.Вальрас, А.Маршалл, И.Фишер, А.Пигу).
Идет время, возникают новые представления, множатся и альтернативы. Марксистская политическая экономия, сохраняя и приумножая наиболее ортодоксальных сторонников (В.И.Ленин, Р.Люксембург, М.Добб, П.Суизи, П.Баран), дает ответвление в виде институционализма (Т.Веблен, У.К.Митчел, Дж.Коммонс). Неоклассическая политическая экономия, в свою очередь, разделяется на полемизирующие между собой школы кейнсианцев (Дж.М.Кейнс, П.Самуэльсон, Дж.Робинсон), австрийцев (Э.Бём-Баверк, Й.Шумпетер, Ф.Хайек, Л.Мизес), неорикардианцев (П.Сраффа), чикагцев(М.Фридмен) и др. Но и внутри каждой школы взгляды подчас оказываются не только различными, но и диаметрально противоположными (Й.Шумпетер и Ф.Хайек у австрийцев или Дж.Р.Коммонс и Дж.К.Гэлбрейт среди институционалистов). Что касается нашего времени, и особенно нынешней России, то мы наблюдаем весьма широкий разброс мнений, граничащий с полной разноголосицей.
Различия между альтернативными школами и направлениями обычно возникали из-за различного понимания природы экономического поведения людей. Например, марксистов больше всего интересовало влияние воспроизводственного процесса на поведение людей. Они считали наиболее важным социальные отношения. Отношения между собственниками и работниками рассматриваются как основа экономического исследования. Неорикардианцы основывают свой анализ поведения людей на моделях капиталистического производства, в которых доминирует физический количественный подход. Их внимание сосредоточено на технических соотношениях, а не на социальных явлениях. Институционалисты связывают экономическое поведение с культурными ценностями и обычаями. Посткейнсианцы обращают основное внимание на макроэкономические агрегированные модели. Но при всех различиях большинство научных школ сходится в признании сложности и систематической взаимосвязанности социально-экономических явлений, в признании наличия социального конфликта и его исторической обусловленности, в признании факта постоянных социальных перемен, в признании того, что современное индустриальное общество требует той или иной степени планирования для удовлетворения возрастающих потребностей людей. Выводы междисциплинарной общеэкономической теории вполне согласуются с перечисленными утверждениями.
Наиболее дальновидные исследователи еще в начале ХХ века стремились не противопоставлять альтернативные концепции, а искать в каждой из них часть истины. Выдающийся русский экономист В.К.Дмитриев предпринял попытку математического анализа одновременно трех экономических теорий: теории ценности Риккардо, теории конкуренции Курно и теории предельной полезности Вальраса. Свои очерки Дмитриев характеризует как «одно органическое целое» и как «вполне законченное учение об общих элементах ценности» (В.К.Дмитриев. Экономические очерки. Серия I: Опыт органического синтеза трудовой теории ценности и теории предельной полезности. – М.: Типо-литография Н.Рихтер, 1904, стр. 142). Почти одновременно М.И.Туган-Барановский, отметив разделение политической экономии между двумя направлениями – школой предельной полезности и марксизмом – выдвинул представления, которые не укладывались в рамки ни одного из этих направлений. Он писал в предисловии к своей книге: «Мои теоретические взгляды имеют нечто общее как с теорией предельной полезности, так и с теорией Маркса» (М.И.Туган-Барановский. Основы политической экономии. – Санкт-Петербург: Типография АО «Слово», 1909). В теории предельной полезности Туган-Барановский видел «единственно возможное основание научной теории ценности», а у Маркса он заимствовал «социальную точку зрения на экономические явления». И подвел итог: «Таким образом, не будучи правоверным учеником ни Госсена, ни Маркса, я нахожу много ценного и верного в воззрениях того и другого».
Казалось бы, прогрессивная, логичная и строго научная постановка вопроса. Но нет. Позднее, в советский период, такой синтетический подход заклеймили как «эклектический». Тем самым отечественной общественной науке нанесли такой удар, от которого она и до сих пор не оправилась. В научный обиход был запущен ложный тезис о «партийности» общественной науки вообще и политической экономии – в частности. Все, что не укладывалось в прокрустово ложе официальной идеологии, безжалостно истреблялось. «Буржуазными направлениями» были объявлены не только исследования общественной направленности, но и некоторые естественные науки: генетика, кибернетика, химическая теория резонанса и др. Их авторы подвергались гонениям и даже уничтожались. В результате советская наука по ряду важных направлений на десятилетия отстала от заграницы. И это отставание сохраняется до сих пор.
Междисциплинарная общеэкономическая теория призвана решительно освободиться от консервативного наследия. Реальная жизнь – сложная и многоплановая, а не одномерная и плоская, как мышление некоторых моих критиков. Политическая экономия ХХI века должна адекватно отражать реальную жизнь, давать обществу и государству достоверные результаты, делать правильные выводы и быть способной на надежный, научно обоснованный прогноз.
Ярославль, декабрь 2013 г.
